Неточные совпадения
Сегодня опять японцы взяли контр-презенты и уехали. Мы в эту
минуту снимаемся с якоря. Шкуна идет делать опись
ближайшим к Японии островам, потом в Шанхай, а мы к берегам Сибири; но прежде, кажется, хотят зайти к корейским берегам. Транспорт идет с нами. В Едо послано письмо с приглашением полномочным прибыть в Аниву для дальнейших переговоров.
Судя по чертам лиц их, имеющих много общего с лицами обитателей
ближайшего к нам Востока, не задумаешься ни
минуты причислить их к северо-восточным племенам Африки.
Вдруг раздался с колокольни
ближайшего монастыря благовест, и все — экипажи, пешеходы — мгновенно стало и оцепенело. Мужчины сняли шляпы, женщины стали креститься, многие тагалки преклонили колени. Только два англичанина или американца промчались в коляске в кругу, не снимая шляп. Через
минуту все двинулось опять. Это «Angelus». Мы объехали раз пять площадь. Стало темно; многие разъезжались. Мы поехали на Эскольту есть сорбетто, то есть мороженое.
Половодов вернулся домой в десять часов вечера, и, когда раздевался в передней, Семен подал ему полученную без него телеграмму. Пробежав несколько строк, Половодов глухо застонал и бросился в
ближайшее кресло: полученное известие поразило его, как удар грома и он несколько
минут сидел в своем кресле с закрытыми глазами, как ошеломленная птица. Телеграмма была от Оскара Филипыча, который извещал, что их дело выиграно и что Веревкин остался с носом.
Вдруг в
ближайшей фанзе раздался крик, и вслед за тем из окна ее грянул выстрел, потом другой, третий, и через несколько
минут стрельба поднялась по всей деревне.
Отдается приказание, бегут сломя голову в
ближайшую бакалейную лавку — и через пять
минут семга уже на столе. Сочная, розовая, тающая… масло! Словом сказать, сразу приобретается для дружбы такой фундамент, которого никакие ураганы не разрушат! Таковы начальные основания истинной"дружбы".
— Можно! — отвечал сей последний. — Музыка есть
ближайшее искусство к молитве, а молитву ни в какие
минуты жизни нельзя возбранить.
Была одна
минута, когда, казалось, город дрогнул под влиянием того, что происходило около Central park’а… Уезжавшие вагоны заторопились, встречные остановились в нерешимости, перестали вертеться краны, и люди на постройке перестали ползать взад и вперед… Рабочие смотрели с любопытством и сочувствием на толпу, опрокинувшую полицию и готовую ринуться через площадь на
ближайшие здания и улицы.
После напряжения похода, не столько физического, сколько духовного, потому что Шамиль, несмотря на гласное признание своего похода победой, знал, что поход его был неудачен, что много аулов чеченских сожжены и разорены, и переменчивый, легкомысленный народ, чеченцы, колеблются, и некоторые из них,
ближайшие к русским, уже готовы перейти к ним, — все это было тяжело, против этого надо было принять меры, но в эту
минуту Шамилю ничего не хотелось делать, ни о чем не хотелось думать.
Для наших берданок это не было страшно. В лодках суматоха, гребцы выбывают из строя, их сменяют другие, но все-таки лодки улепетывают. С
ближайшего корабля спускают им на помощь две шлюпки, из них пересаживаются в первые новые гребцы; наши дальнобойные берданки догоняют их пулями… Англичанин, уплывший первым, давно уже, надо полагать, у всех на мушках сидел. Через несколько
минут все четыре лодки поднимаются на корабль. Наши берданки продолжают посылать пулю за пулей.
Тогда, в веселом и гордом трепете огней, из-под капюшона поднялась и засверкала золотом пышных волос светозарная голова мадонны, а из-под плаща ее и еще откуда-то из рук людей,
ближайших к матери бога, всплескивая крыльями, взлетели в темный воздух десятки белых голубей, и на
минуту показалось, что эта женщина в белом, сверкающем серебром платье и в цветах, и белый, точно прозрачный Христос, и голубой Иоанн — все трое они, такие удивительные, нездешние, поплыли к небу в живом трепете белых крыльев голубиных, точно в сонме херувимов.
В эти
минуты я чувствую то же самое: пока я писала о бабушке и других предках Протозановского дома, я не ощущала ничего подобного, но когда теперь мне приходится нарисовать на память
ближайших бабушкиных друзей, которых княгиня избирала не по роду и общественному положению, а по их внутренним, ей одной вполне известным преимуществам, я чувствую в себе невольный трепет.
В ту
минуту, как Зарецкой, дождавшись наконец шампанского, за которым хозяин бегал в
ближайший погреб, наливал первый бокал, чтоб выпить за здоровье невесты своего приятеля, — вошел в залу мужчина высокого роста, с огромными черными бакенбардами, в щеголеватом однобортном сюртуке, в одной петлице которого была продета ленточка яркого пунцового цвета.
И вот, когда он убеждается, что бажановского урочного положения ему поддержать нечем, что инструмент рабочий, на приобретение которого он пожертвовал своим личным комфортом, воочию приходит в негодность, что скот содержится неопрятно, смердит («не кадило!» — ворчит скотница на сделанное по этому поводу напоминание) и обещает в
ближайшем будущем совсем выродиться, что сам он, наконец, всем надоел, потому что везде «суется», а «настоящего» ничего сказать не может, — тогда на него вдруг нападает то храброе малодушие, которое дает человеку решимость в одну
минуту плюнуть на все плоды многолетнего долготерпения.
Минут через пять хрип и «спать пора» перепела раздавались снова, но на гораздо
ближайшем расстоянии.
Вдруг показалось ей, как будто в комнате стемнело. Обернувшись к окну, она увидела, что небо заслонилось большой серой тучей и мимо окон полетели пушистые снежные хлопья. Не прошло
минуты, из-за снега ничего уже нельзя было видеть; метель ходила по всему саду, скрывая
ближайшие деревья.
Пруд, который еще так недавно представлял ряд отличных картин, теперь совсем почернел и наводил уныние своей безжизненной мутной водой; только одна заводская фабрика сильно выиграла осенью, особенно длинными темными ночами, когда среди мрака бодро раздавался ее гул, а из труб валили снопы искр, и время от времени вырывались длинные языки красного пламени, на
минуту побеждавшие окружавшую тьму и освещавшие всю фабрику и
ближайшие дома кровавым отблеском.
Ближайший замолк, как будто прислушался на
минуту, и еще резче и напряженнее залился пересыпчатою звонкою трелью.
Генерал приказал кучеру повернуть на пруд, и генеральские сани через пять
минут остановились у
ближайшей горы.
Через несколько
минут мы взобрались с ним на вершину
ближайшей сопки.
— Братцы, да где же наш капитан? — хотел он крикнуть
ближайшим солдатам и в ту же
минуту два дюжие австрийца наскочили на него. Уже блеснуло лезвие сабли над головой юноши, но чья-то быстрая рука изо всей силы ткнула штыком в одного из нападавших и тот, обливаясь кровью, упал в общую кучу раненых и убитых.
Прошло еще двадцать
минут. Медик стал вполголоса высказывать свое мнение о
ближайших причинах припадка и рассказал, как третьего дня он, художник и Васильев ходили в С — в переулок.
Двое из них остались у проруби и с беспокойным любопытством смотрели на ее гладкую поверхность, за
минуту поглотившую человеческую жизнь, а третий, оставив свою лошадь под присмотром товарищей, побежал в
ближайшую на берегу полицейскую будку, известить начальство.
Гусынина (одному из играющих в карты за столом,
ближайшему к Гориславской). Ваш кошелек на
минуту. (Играющий дает свой кошелек. Гусынина высыпает из кошелька деньги в корзинку и потом возвращает его.) На доброе дело — бедному, умирающему семейству еврея. (Хозяин кошелька кланяется. Гусынина подходит к пожилой даме, играющей за тем же столом.) Не откажите, я знаю ваше доброе сердце.
Смерть Глафиры Петровны Салтыковой чуть ли не за полчаса до назначенного ею времени написания духовного завещания, по которому — что знали многие — покойная оставляла все свои капиталы и имения своим внучатым племяннику и племяннице, минуя
ближайшего законного наследника Глеба Алексеевича Салтыкова, в связи с присутствием в последние
минуты жизни генеральши с глазу на глаз с его женой, Дарьи Николаевны, породила в Москве самые разнообразные толки.
— Кончилось?! — сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько
минут, неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, чтò было
ближайшим воспоминанием о нем.